Классический танец любви

Оригинальное название: Classic Dance of Love
Производство: Индия
Год: 2005
Режиссер: Баббар Субхаш
В ролях: Митхун Чакраборти, Мегхна Найду, Викас Бхардвай, Химани Шивпури
Моя оценка: 7 из 10

Одинокий человек, закованный в цепи, бредет к солнцу. Он один здесь, и только Бог Солнца Агни слышит его мучительные вопросы: «Что есть грех? Что есть добродетель?» Солнце молчит, и, не получив ответа, странный бродяга уходит, пообещав вернуться завтра...

           Сделаю короткое личное отступление. «Классический танец любви» был первым «возрастным» фильмом Митхуна для меня. И честно признаюсь, мне было страшновато. Я помнила Митхуна Чакраборти веселым, обаятельным мальчиком-танцором и до жути боялась разочароваться. Но уже первые кадры успокоили меня. А следующая сцена – на рынке – окончательно убедила меня: разочарования – не будет.

 Итак, рынок. Бродяга приходит сюда в надежде получить сладости. Он уже стал местной знаменитостью, его даже показывают туристам. Странный, оборванный, дикий. Можно было бы и посмеяться – ага, сумасшедший идет! Но... что-то есть в нем такое, что затыкает рты всем насмешникам. Может, это все еще сохранившееся чувство собственного достоинства («Может, люди и забыли мое имя, но я еще помню...»). А может, это его безумный танец – танец любви. Он танцует в цепях, в которых не смог бы танцевать и Бог Шива. Но этот безумный оборванец - может. Потому что танцует душой. Эти слова из фильма как нельзя более точно характеризуют стиль танца самого Митхуна.

Он никогда не танцует «просто так», механически повторяя заученные движения. Он всегда ИГРАЕТ в этот момент, ни на мгновение не выходя из роли. Вот и здесь: начинается вроде бы традиционный танцевальный клип, на рынке появляется невесть откуда взявшаяся подтанцовка, но все это неважно. Потому что в центре – он. Нет веселья в его танце, лишь надрыв и отчаяние. Запрокинувший голову к небу, выкрикивающий-выплакивающий свою боль, он похож на раненого, закованного, но все еще сильного зверя.

Эти цепи – они ведь не только на его руках и ногах, они – на его душе. Любовь – вот эти цепи. И они во сто раз больнее и мучительнее, чем железные. И кровь, льющаяся из ран на теле, – она льется из его души...

Он уходит с рынка непонятый, всем чужой, унося с собой свою непроходящую боль. «Не нужны мне твои сладости... Не нужны сладости...» Зачем они – ими все равно не заглушить горечь потери...

А ведь когда-то все было иначе. Сейчас ноги героя в крови, сообщает нам заботливый голос «от автора», а когда-то они ступали по цветам. И тут же – резким контрастом к увиденному: богатый белый костюм, ковер из цветов и босые ноги, с достоинством ступающие по этому ковру.

Ачарья-джи спокоен, уверен в себе. Его не мучают внутренние противоречия – в его мире все ясно и правильно. Он не говорит – изрекает, клеймя женщин, которые, соблазняя мужчин, вносят в мир раздор и зло.

И тут же является нам яркая представительница вышеназванного племени женщин – сексапильная красотка Долли. Вслед за ней не замедлит появиться и герой – сексапильный же красавец Сурадж. Тут же начинаются песни, танцы, эротичные обливания водой и – естественно, любовь-морковь. Описывать особо нечего: томные взгляды, танцы и еще раз танцы, малозначащие разговоры («а почему тебя так назвали – Долли», «моя мечта – чтобы за мной приехал принц на белом коне» – и прочее, такое же "оригинальное"), хохотаньки и бесконечные занятия сексом – смелое новаторство индийского кино последних лет. Из всего этого зритель должен сделать вывод: это и есть настоящая любовь, та самая, с большой буквы Л, а мачо – и есть искомый принц. А для особо недогадливых – нате вам горячие отрывки из фильма «Ромео и Джульетта» с Ди Каприо, чтоб провели параллель. Любовь (не похоть, не страсть, настаивают авторы – а именно любовь!) ничем не доказывается зрителю, это данность – вот, извольте верить. Ладно, по традиции поверим.

Сладкую патоку «влюбленных» сцен разбавляют сцены с Митхуном. Вот первое столкновение героев, пока еще не знающих друг о друге. Долли наговаривает на воду свое заветное желание и, закрыв глаза, выливает ее из окна. Вода, заряженная любовью, льется прямо под ноги Ачарьи. И этот дождь, как знак, эхом отзовется потом в бушующих волнах в сцене соблазнения героя. Великолепное «эхо», жаль, что едва ли не единственное в фильме.

Дальше столкновения идут уже впрямую. Отец Сураджа просит Ачарью спасти его неразумного сына от продажной девки, и тот выполняет просьбу. Как белый гневный ангел, возникает он перед влюбленными и добросовестно, искренне негодуя, отчитывает молодых. Незаконная любовь – греховна, отношения, не освященные законом – грех, черное – это черное, а белое – это белое. А то, что Сурадж упрямится – так это не беда, пройдет.

Умом Ачарья знает, что где-то есть чистая любовь, та, которая освящена законом и существует между мужем и женой. Но сам он ни разу не испытал ее. Потому и не может поставить себя на место влюбленных героев. Не может, да и не хочет. Зачем? Его черно-белый мир, мир без искривлений и исключений – идеален. И пусть другие прогибаются под этот идеальный мир и изволят выполнять его правила. Уход Долли для Ачарьи – лишнее доказательство его правоты.

Долли возвращается в свой мир. Пьяный "принц" еще кричит: «Она не проститутка, она моя жена!», но это уже ничего не меняет. Счет в игре пока ведет Ачарья. Но эта игра еще только началась.

Слова заключенной Ситары, неожиданно для всех снесшей башку наглому развратному старикашке, подталкивают Долли к решению бороться за свою любовь. И Долли начинает мстить.

С мастерством опытного психолога девушка принимается бить в самые уязвимые места проповедника. Вот он, вальяжный, уверенный в себе, довольный, рассказывает о том, как спас честного юношу от продажной девки. Помяни черта – и он тут как тут. Долли приходит к Ачарье... за помощью. Ведь он лучше знает, что хорошо, что плохо, как жить, как кому поступать – вот пусть научит ее, пусть исправит.

И хотя Ачарья и говорит: «В отвар из полыни сколько сахара ни сыпь, все равно горечь останется», – но ему брошен вызов! Он великий проповедник – и ему все под силу. Он изменит ее. Он соглашается помочь Долли.

Хлоп! Первая ловушка захлопнулась. А затем следует вторая. Из которой Ачарье уже не выбраться.

Хитрая, опытная Долли применяет свое самое действенное оружие, – нет, не оружие, атомную бомбу. Она... прикасается к его стопам. И в этом прикосновении, которое вроде бы является обычным выражением почтения, столько эротизма, что героя словно пронзает молния.

Надо видеть, как это играет Митхун. Как меняется лицо его героя! Как меняются его глаза! Его взгляд теряет свою суровость, в нем впервые появляется смятение и изумление – что это? Что со мной? Он опускает глаза, отворачивается от Долли, пусть все думают, что ничего не произошло. Но яд уже начал свое действие...

Долли преследует его всюду. На берегу реки. На пляже. И снова – прикосновения, прикосновения... Инстинктивно пытаясь защититься, Ачарья хватает Долли за плечи... и с изумлением и страхом смотрит на свои руки, которые впервые прикоснулись к женщине. Все оттенки чувств – испуг, потрясение, злость на Долли и вместе с тем нарастающее желание – сыграны Митхуном безупречно.

Ачарья уже на крючке. Он пытается заставить себя отвести взгляд от тела Долли, но уже не может. Хочет уйти – но ноги не слушаются его. Он сдается. И уже не сопротивляется, когда руки Долли ложатся на его стопы, поднимаются выше, гладят ноги...

Потрясающий по электричеству и эротизму клип – центральный эпизод фильма. Долли принимает все более соблазнительные позы, меняет наряды. А камера ловит взгляды Митхуна-Ачарьи. Он впервые открывает для себя женщину и смотрит на нее, как на существо с другой планеты, несущее то ли гибель, то ли счастье. В его взгляде – растерянность, беззащитность и – желание, бесконечное, заполняющее все его существо, желание.

Изумительную по накалу сцену вдруг разбивает появление в водопаде мачо в труселях в цветочек. И к чему ж он там-то, господи? Впрочем, это можно объяснить. Мегхна Найду – девушка красивая и соблазнительная, но играть  «с подтекстом» – увы – не умеет. В результате, что мы видим? Двух людей, сгорающих от страсти друг к другу. Вот режиссер и впихнул абсолютно ненужного здесь Сураджа, чтобы зрители, совершенно обалдевшие от льющегося с экрана эротизма, все-таки вспомнили, что героиня любит «прынца», а Ачарью – просто соблазняет из мести.

Впрочем, стоит только Сураджу исчезнуть с экрана, как весь накал страстей возвращается на прежний уровень, так что в конце клипа хочется только одного: чтобы эти двое немедленно занялись любовью прямо на этом пляже.

Сексапильность Митхуна в этом фильме – это вообще отдельный разговор. Никакими внешними данными, никаким богатым личным опытом ее не объяснить. В фильме он не ходит топлесс, не поливает себя водой, не демонстрирует пресс. Он не делает ничего. Он просто стоит, опустив руки. И смотрит. Всё – уровень сексуальной энергетики зашкаливает.

Но идем дальше. Дальше следуют три минуты счастья Ачарьи. Всего три минуты за весь фильм. Он просыпается от видения Долли и понимает  – его идеальный мир рассыпался вчера, как карточный домик. И счастье, и горе – все сразу охватывает его. Еще одна сильнейшая сцена в фильме – вот этот маленький фрагмент, когда счастливый и несчастный одновременно Ачарья закрывает лицо руками.

Первый раз он выпьет в баре вино, первый раз будет танцевать от переполняющей его любви. Митхун смешной, забавный в этой сцене и вместе с тем – бесконечно обаятельный. И «браво» режиссеру за то, что использовал ту же песню, только теперь в мужском исполнении (кстати, «браво» и великолепному исполнителю этой песни: настоящее «актерское» исполнение и полное ощущение, что поет сам Митхун). Мы видим, как Ачарья впервые ощутил себя интересным мужчиной, способным кому-то нравится – еще одно новое для него ощущение. Он ведь еще не знает, что все это была лишь игра...

Еще несколько минут – до дома Долли – он будет счастлив. «Голова закружилась от любви. Что было раньше – не имеет значения», – вот как теперь рассуждает герой и кричит себе самому прежнему: «Иди отсюда со своими проповедями!». Теперь ему хочется всего – жить полной жизнью, спотыкаться и падать, и снова вставать. Ему нужна «майя» – иллюзия, нужны гнев, любовь. Полный надежд, он приходит к Долли, чтобы получить обещанную ему чувственную любовь. Но...

Его зло, обращенное когда-то к Долли, возвращается к нему бумерангом, возвращается в стократном размере. Долли отказывает Ачарье. Ни жалости, ни любви от нее он не дождется. Он, не знающий до этого любви, сталкивается сразу с ее самой драматической стороной – безответной страстью. И все бесполезно – и мольбы, и угрозы. Ответную страсть не вымолишь, не выпросишь.

Еще одно «эхо» – теперь уже Ачарья кричит: «Она не проститутка! Не проститутка!» Он еще пытается ее удержать, бежит за ней, наплевав на своих последователей и их общественное мнение, и молит, молит о любви. И кажется, что Долли вот-вот согласится – ведь нельзя не ответить на такую искреннюю любовь... Но тут...

«Мой любимый приехал»... Как чертик из коробочки, появляется дурацкий Сурадж – ни раньше, ни позже. Разум Ачарьи меркнет... Он пытается убить Сураджа, а Долли хочет сделать своей женой. Пусть насильно – он забыл, что такое грех, что – черное, что – белое. Он хочет добиться своего – любой ценой. Но плач Долли снова делает его слабым – он жалеет ее и просит о любви уже смиренно: «Я проиграл, Долли... Я проиграл...» Глаза Митхуна в этой сцене выражают целую гамму эмоций – от злости и отчаяния до мольбы и настоящего страдания.

А тут  – вашу мать! – второе шедевральное появление Сураджа (якобы раненого) на белом коне. Долли же мечтала про белого коня – так нате вам! Эх, режиссер, режиссер... Эх, индийское ты кино...

Сурадж и Долли, торжествующие, высказывают свое «фе» Ачарье – «У нас любовь, у тебя – похоть»... Глупо-то как, ой, как глупо. И словно подчеркивая эту глупость, картонность, «ненастоящесть» – глаза Митхуна, в которых плещется живая, настоящая боль. Так говорите, добро побеждает зло? Вот это и есть зло – с глазами, полными боли? Зло, бредущее в конце фильма продолжать свой бесконечный разговор с Богом?

Незатейливый сюжет фильма мог бы стать «чисто индийским»: хорошие победили, плохие наказаны. Если бы на месте Митхуна был другой артист. Любой другой. Но в том-то и дело, что Митхун – не любой.

Вопреки болливудским штампам он создает в искусственном мире фильма свой собственный живой мир. Вопреки пустым репликам – вводит в фильм психологический реализм такой силы, что каждую эмоцию переживаешь, как свою, каждую перемену настроения. И Вопреки очередной обычной индийской «фильме» – старается создать Искусство. Благослови, Господь, твои старания, Митхун!
***
Клипы из фильма:

Смотреть фильм онлайн

Поблагодарить автора